Несносное дитя русской философии

Столетие со дня смерти Василия Васильевича Розанова проходит у нас почти незаметно… Мы как-то уже почти смирились с равнодушным отношением к культуре в нашей стране, и всё же оно не может не печалить.

Василий Розанов был, конечно, необычным и неоднозначным человеком. Своего рода Enfant terrible русской философии, обладающим удивительным даром рассориться в мгновение ока с кем угодно, исповедовать одновременно диаметрально противоположные взгляды и оставаться ярким философом, не обладая в сущности сколько-нибудь внятным мировоззрением.

Сам он охотно признавал свою роль некоего русского диогена, своего рода хулигана от философии, и сам готов был множить о себе всевозможные неоднозначности: «литература – мои штаны, что хочу, то в них и делаю», «мелочи суть мои «боги», «моя душа сплетена из грязи, нежности и грусти» и тому подобное.

Когда его упрекали в том, что он пишет одновременно в черносотенные и либерально-демократические издания, он столь же невозмутимо отвечал, что в обоих случаях говорит сущую правду, и поучал своих критиков: «На предмет надо иметь именно 1000 точек зрения. Это «координаты действительности», и действительность только через 1000 и улавливается».

Он называл себя мещанином от философии и бравировал собственным мелкотемьем. Его религиозность довольно точно окрестили «индивидуальной религией», а его философию – философией «маленького религиозного человека». И всё это вместе могло, конечно, возмутить кого угодно. Но было в Василии Васильевиче и нечто, что делало его живым и настоящим, а его высказывания – заслуживающими пристального внимания.

Его главным талантом была, пожалуй, цепкая наблюдательность, помогающая ему вдруг выхватывать суть той или иной вещи. И в этом его талант был в чем-то конгениален пушкинскому. Не случайно сам Василий Васильевич Пушкина боготворил (в то время, когда к таланту нашего первого поэта относились, за исключением узкой группы декадентов во главе с Мережковским, довольно скептически и прохладно).

Розанов, кажется, первым увидел в Пушкине русского Адама, ходящего в Божием Саду и «как бы вторично, в уме и поэтическом даре» повторяющего «дело Божиих рук», то есть называющего все вещи этого мира их истинными именами («О пушкинской академии», 1899). Столь глубокомысленное наблюдение стоит, право же, многих философских томов.

Конечно, в розановском Пушкине – многобожнике и пантеисте, всё познающем и всё тут же мгновенно забывающем, чтобы быть готовым вновь и вновь восхищаться совершенно противоположными вещами – нам не трудно узнать (как это часто бывает) самого Розанова. Но, не обладая пушкинской гениальностью, и сам Розанов был способен на эти мгновенные «пушкинские» прозрения… Порой столь язвительные, что они наживали нашему философу множество врагов.

«Отца русской философии» Владимира Соловьева Розанов мог назвать, например, «красивым брюнетом Антихристом» и убедительно пояснить свое наблюдение: «Соловьев был странный, многоодаренный и страшный человек. Несомненно, что он себя считал и чувствовал выше всех окружающих людей, выше России, ее Церкви, всех тех «странников» и «мудрецов Пансофов», которых выводил в «Антихристе» и которыми стучал как костяшками на шахматной доске своей литературы… Он, собственно, не был «запамятовавший где я живу» философ, а был человек, которому с человеками не о чем было поговорить, который «говорил только с Богом». (В.В. Розанов, «Литературные изгнанники»).

Понятно, что ярость самого В. Соловьева по поводу Розанова не утихала годами. Левые не могли простить Розанову его позиции по делу Бейлиса (последняя стоила ему и членства в Религиозно-философском обществе), правые – его вечной двусмысленности и непостоянства. Самому же Розанову удалось, кажется, невероятное: прослыть одновременно и ярым юдофилом, и жутким антисемитом.

На проклятый вопрос русской интеллигенции «Что делать?» Вас. Вас. отвечал также по-своему: «Как что делать: если это лето – чистить ягоды и варить варенье; если зима – пить с этим вареньем чай»…

Писания Розанова столь же неоднозначны и столь же по-своему обаятельны и притягательны, как и его личность. Любая его книга, будучи даже неверной по существу (сам Розанов то и дело опровергает собственные выводы), всегда содержит и точные наблюдения, и прекрасные афоризмы, и незаметные, на первый взгляд, мелочи, обнажающие те стороны вещей, без которых они окажутся неполными и пресными.

Но и влияния Розанова на современную ему мысль отрицать нельзя. Его этюд «Легенда о великом инквизиторе Ф. М. Достоевского» (1891) не только предвосхитил будущие исследования Достоевского (Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова и проч.), но дал во многом начальный импульс деятельности Религиозно-философского общества.

Конечно, Розанов не создал философской системы, на что его слишком импрессионистская философия (в отличие от многих других) и не претендовала… Но, положа руку на сердце – кто из «этих других» создал? Ни одна из русских философий всеединства, начиная с Вл. Соловьева, в сущности не удалась. Философия наша так и осталась заметками (порой блестящими) на полях русской истории и литературы.

Нашими по-настоящему великими философами были Пушкин, Достоевский, Толстой, Гоголь (к последнему Вас. Вас. испытывал большую и, пожалуй, даже личную неприязнь)… И возможно, именно Вас. Вас. угадал истинную роль русской философии: быть мимолетными замечаниями одновременно обо всем и ни о чем; игрой смыслов в духе буддийских коанов или даже созерцанием в духе исихастских мистиков (подход в сущности очень восточный и патриархальный)…

Вот эти всполохи в темноте, уловленные острым умом, нечто более сродное поэзии, нежели философии (то есть глубже всякой философии) – это одновременно очень пушкинское и розановское – не это ли суть подлинной русской мысли? Не такова ли вообще мудрость, ходящая в одеждах простоты и непосредственности и порой глумящаяся над важной ученостью? «Будьте как дети» – сказано божественным Учителем. И Вас. Вас. Розанову это, кажется, по-настоящему удалось.

Неудивительно, что наиболее читаемыми его вещами остаются «Опавшие листья» и «Уединенное» (кстати, не удостоившиеся во время выхода ни единой положительной рецензии) – столь же необязательные и прекрасные, как и вся его философия… Как и всякая вещь под солнцем, озаренная на один прекрасный и восхитительный миг бытия и вот уже облетающая прахом…

Русскую революцию, которую Вас. Вас. застал в последние годы жизни, он не мог воспринять иначе как совершенный кошмар и культурную гибель: «Русь слиняла в два дня. Самое большее – в три. Даже «Новое Время» нельзя было закрыть так скоро, как закрылась Русь… Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска, и не осталось рабочего класса. Что же осталось-то? Странным образом – буквально ничего… Вот и Достоевский… Вот тебе и Толстой, и Алпатыч, и «Война и мир». Что же, в сущности, произошло? Мы все шалили. Мы шалили под солнцем и на земле, не думая, что солнце видит и земля слушает. Серьезен никто не был, и, в сущности, цари были серьезнее всех…», – так писал он в «Апокалипсисе нашего времени». В набросках же сказано еще более проникновенно: «Никогда я не думал, что Государь так нужен для меня: но вот его нет – и для меня как нет России…»

Чем сегодня для нас может быть важен и интересен Розанов? Не только кладезем простодушной житейской мудрости. Его мысли о просвещении и образовании, собранные в книге «Сумерки просвещения», и сегодня, кажется, не потеряли своей актуальности.

Почему у нас чуть не каждый гимназист становится врагом государства и общества? – спрашивает Розанов и отвечает: Потому что у нас нет «мечты своей родины»… «Я учился в костромской гимназии, и в 1-м классе мы учили: «Я человек, хотя и маленький, но у меня 32 зуба и 24 ребра»… Только доучившись до 6-го класса, я бы узнал, что «был Сусанин»… Потом Симбирская гимназия (2-й и 3-й классы) – и я не знал ничего о Симбирске, о Волге… Не знал, куда и как протекает прелестная местная речка, любимица горожан – Свияга… Учась в Костроме, не знал, что это имя – еще имя языческой богини; ничего – об Ипатьевском монастыре. О чудотворном образе (местной) Федоровской Божией Матери – ничего…».

Кажется, перед нами самые простые, даже элементарные вещи: любовь к родине начинается с семьи, дома, двора, улицы, родного города; а пусть даже и с самых мещанских, на первый взгляд, предметов, но которые обязательно дадут впоследствии нужные всходы…

Умер Вас. Вас. 23 января (5 февраля) 1919 года в Сергиевом Посаде, в беспросветной нищете, так и не примирившись с произошедшим с Россией, но, можно надеяться, найдя в конце концов примирение своей «индивидуальной религии» и «философии маленького религиозного человека» с Богом.